Мои родители уроженцы Тамбовской области. Папа, Макаров Михаил Сергеевич, 1914 года рождения, был на войне, получил орден Красной Звезды, до самой пенсии работал на железной дороге механиком - дефектоскопистом. Мама, Макарова Александра Ивановна, в девичестве Попова, она на семь лет моложе отца. До войны недолго работала учительницей младших классов, потом, став домохозяйкой, всю себя посвятила воспитанию детей. Я родился последним, шестым. Мы жили недалеко от Мичуринска в Кочетовке. Тогда это был маленький поселок с двумя улицами: одной длинной - из пару десятков частных домов, другой - короткой, состоявшей из трех бараков, находившихся вплотную к железнодорожному узлу. Наша квартира была в среднем бараке. Запах нефти от цистерн, трубные звуки тепловозов, монотонные голоса диспетчеров, руководивших распределением составов - все это составляло постоянный фон обитателей Кочетовки, а на меня производивший чарующее впечатление, особенно ночью, когда парк глядел во тьму синими огнями запасных путей. Поселок рос. Появлялись новостройки, четырехэтажные дома казались мне высокими. В одном из таких домов открылась музыкальная школа, учеником которой я вскоре стал.
       Меня приняли в класс баяна. Как-то на детском концерте я услышал музыкальное произведение собственного сочинения маленькой девочки Лены Логуновой. Мне тоже захотелось что-нибудь придумать. Через несколько дней на уроке литературы на вопрос
"Кем ты хочешь стать?" - я ответил - "композитором, как Чайковский!". Еще немного позднее мой дедушка, Сергей Романович Макаров, приехавший к нам в гости из Тамбова, узнав о моем намерении, предложил мне написать музыку к его стихотворению, которое он сочинил в немецком лагере в Первую Мировую Войну. Я приступил к работе. Было очень увлекательно находить подходящие тоны. Так родилась моя первая песня.
В летние месяцы мама отправляла меня в деревню Изосимово к своей матери, моей бабушке Матрене Осиповне. Бабушка рано вставала, подолгу молилась, готовила на керосинке еду и будила меня: "Просыпайся, мой янтарный!". К бабушке приходили, а иногда приезжали издалека люди, которых она лечила с помощью христианской молитвы. Считала, что не она лечит, а бог. За исцеление деньги не брала, только еду.
В 1968 году бабушку насмерть сбила машина. Это было первое мое потрясение. Прошло много лет, но бабушкин образ не стерся в памяти, он словно лик ангела-хранителя живет во мне.
       В 90-е годы, когда мне потребовался псевдоним, я, не долго думая, взял фамилию Изосимов, связав тем самым детские воспоминания с творческой жизнью.
До 7-го класса учился легко, потом начались проблемы. В аттестат за 8-й класс "нахватал" несколько троек. С такими результатами сложно было куда- либо поступить, а мне хотелось учиться в Тамбовском музыкальном училище. Выход из положения помогли найти одноклассники. Надо было с помощью хлорки вывести тройки, а на их место поставить четверки. Всё так и сделал, но эксперимент провалился. Тройки расплылись, напоминая водяные знаки на денежных купюрах, а вписанные в них четверки выглядели неубедительно. Аттестат был испорчен, в школе пришлось сказать, что потерял его. Ругали ужасно, но затем выдали дубликат. Спасаясь от маминого гнева, я уехал к дедушке в Тамбов, где в это время начались вступительные экзамены в музыкальном училище. Удалось сдать экзамены с первой попытки. В свой класс баяна меня взял Николай Александрович Акользин, директор училища. Это был настоящий музыкант, воспитанник института имени Гнесиных, добрый, мудрый человек. Владея даром слова, он умел зажигать сердца учеников. Кроме занятий по специальности я много уделял времени сочинению музыки.
К четвертому курсу у меня уже были Квартет для 4-х баянов и две Сонаты для баяна, одну из которых я исполнил на Государственном экзамене. Николай Александрович гордился мной, не упуская случая показать приезжавшим преподавателям.
       Все складывалось удачно для поступления в Саратовскую консерваторию, куда я и поступил в 1977 году на кафедру народных инструментов по классу баяна. Но уже в первые месяцы понял, что хочу только сочинять. О переводе на композицию не могло быть и речи. Для этого требовалось окончить теоретическое отделение училища. Но вышло иначе. Как-то раз в грамзаписи я услышал музыку балета "Ярославна" ленинградского композитора Бориса Ивановича Тищенко. Впечатление было столь сильное, что все мои помыслы устремились к тому, чтобы повидать Тищенко. Весной 1979 года я отправился к нему. Встреча состоялась в Ленинградской консерватории. Уже сам облик Бориса Ивановича, его исключительная вежливость, мягкий добродушный голос располагали к доверительной беседе. Я показал ему несколько сочинений, внутренне весь замирая. Ведь на что я мог надеяться, только на чудо. И чудо произошло! Прослушав музыку, Тищенко сказал: "Вы достойны учиться в любой консерватории, в том числе и в Ленинградской!" Такие слова знаменитого композитора меня окрылили. Полный надежд я вернулся в Саратов, и сразу направился к ректору с просьбой исключить меня из консерватории немедленно. Но как? Ведь я учился на отлично. Помог проректор. Он пошел на должностное преступление, написав, что я профнепригоден. Далее события развивались стремительно. 30 июня я исключен, а уже 2 июля сдаю экзамен по композиции, и через две недели зачислен в новый ВУЗ. Просто невероятно. Я студент храма, имя которому - Ленинградская консерватория! И я ученик Тищенко!!! Мое сердце выпрыгивало от радости, а ноги плясали по улицам удивительно красивого города.
       К началу учебного года я основательно подготовился, сочинил симфонию. Однако, Тищенко не смог послушать её в сентябре - он уехал в командировку. Чтобы не терять время, я написал еще несколько сольных скрипичных сонат и с десяток фортепианных пьес. Вернувшись, учитель весьма удивился, увидев увесистую пачку нот, сказал, что в его педагогической практике такого случая не было. Летели месяцы, а восторженное состояние души не проходило. Об этом времени навсегда сохранилось воспоминание, как я с трепетом в сердце нажимаю на ручку двери, за которой меня ожидает мой учитель. Жажда знаний была такова, что ее хватило бы на целое отделение. Остро ощущал чувство ответственности за столь щедрый подарок жизни. Теперь надо было соответствовать месту, поднять свой уровень знаний и культуры.
       Тищенко проявлял по отношению к ученикам, и в частности ко мне, мудрое учительское терпение. Помню некоторые истории, от которых испытываю до сих пор чувство стыда. Как-то раз, Борис Иванович знакомил учеников с записью музыки своего балета "Двенадцать". Потом все высказывались по поводу услышанного, и когда очередь дошла до меня, я произнес: "Не так скучно, как у Салманова". Тищенко посмеялся вместе с учениками над моей хамоватой непосредственностью. Еще пример. Композитор Х, бывший ученик Тищенко, принес в класс клавир своей оперы.
Сам показывал, бойко играл и пел. Музыка закончилась. Борис Иванович спрашивает:
- Ну, как?
- Ужасная дрянь! - отвечаю я задиристо, смутив автора. На следующий урок учитель отчитывал меня, говоря: "Так нельзя! Вы могли обидеть человека. Важно не то, какую музыку показывает тот или иной композитор, а с каким отношением его встретить, чтобы он по возможности сам пришел к осознанию, может быть только впоследствии своих просчетов, но обижать человека вы не имеете никакого права!" Вроде бы так все просто и ясно мне стало. Но одно дело понять, а другое - сделать своим достоянием. И чтобы оно стало таковым, потребовалось несколько лет. Борис Иванович не только давал знания, которые можно было получить где угодно, но он именно воспитывал, преподносил нравственные уроки, и кто этого не понял, не извлек для своей жизни нечто ценное, тот провел время напрасно рядом с такой замечательной личностью. Сейчас я вижу, как важно ученику выработать в себе чувство благоговения перед чем-то достойным преклонения, иначе будет формироваться нравственное уродство. Если не уделять должного внимания контролю мыслей и чувств, то на столь худой почве может произрасти и самолюбование, и снобизм, и соблазн принижать значение чьего-либо творчества, заслуживающего всяческого уважения.
       Тищенко всегда поддерживал меня, иногда даже защищал. В связи с этим вспоминается история исполнения моего Первого струнного квартета. Я позвонил скрипачу, чтобы договориться о цене за исполнение, тот назначил двести-триста рублей. В 1981 году это были большие деньги, у меня их не было, и неоткуда было взять. Я обратился к Борису Ивановичу. Узнав в чем дело, он очень разгневался, затем состоялся его разговор со скрипачом. Что именно Борис Иванович ему сказал - я не знаю, но тот же скрипач, спустя некоторое время сам позвонил мне. Он извинился, затем добавил: "Не знал, что ты будущий Ломоносов". Я не придал значения язвительности его слов, меня больше интересовала новая цена в шестьдесят рублей. Квартет играли в зале консерватории. Когда музыка закончилась, Борис Иванович обратился к немногочисленным слушателям со словами: "Саша обладает мелодическим даром, ныне это большая редкость". Краткой речью Тищенко на мгновенье сделал меня больше, дал мне аванс на вырост. А расти было отчего. Незабываема встреча в общежитии консерватории с Валерием Гергиевым. Мои соседи по комнате, дирижёры Юрий Альпертен и Пеэтер Лилье сказали, что необыкновенно талантливый музыкант обещал к ним заглянуть. Гергиев не вошел, он прямо- таки влетел. Увидев партитуру Шестой симфонии Чайковского, сел за фортепиано и исполнил первую часть до конца, а потом начались разговоры. Нас познакомили. Гергиев, узнав, что я композитор сказал: "Пишите оперу или балет, но лучше оперу. Исполним". И так уж произошло, что спустя 27 лет с того момента в приемной Мариинского театра я вручал маэстро партитуру моего балета, "Цветок Белого Лотоса".
       Моя жизнь в те годы была чрезвычайно насыщенна разнообразными впечатлениями. Едва ли не каждый вечер я проводил на галерке Кировского театра, поглощая десятки опер и балетов; влюбился в поэзию Арсения Тарковского, открыл для себя Антропософию, которую изучал в группе профессора Георгия Кавтарадзе, тонкого знатока культуры Петербурга; познакомился с внуком композитора Сергея Прокофьева - Сергеем Олеговичем Прокофьевым, видным антропософским деятелем, блистательным лектором. Однако, чудесное время проходило. Близилось окончание консерватории. Нужно было сосредоточиться на главном. Моей дипломной работой стала Симфония для низкого женского голоса и большого симфонического оркестра, на стихи Арсения Тарковского. Наряду со струнным квартетом, симфония самое значительное произведение, написанное в пору ученичества.
       На смену антропософским занятиям в группе пришли крупные фестивали "Идриарт", организованные всемирно известным скрипачом Михе Погачником. В СССР фестивали проводились в Тбилиси, Таллинне, Петербурге. Собиралось по нескольку сотен участников из разных стран. Слушали лекции, занимались эвритмией. Музыкальную секцию вел сам Погачник. Меня поразили его остроумные анализы скрипичных произведений Бартока, а также исключительно выразительная виртуозная игра.
       Настал момент в моей жизни, когда богатое духовное наполнение вступило в конфликт с житейской неурядицей. Брак с Ириной Кружилиной, скрипачкой, окончившей Саратовскую консерваторию, терпел крушение. Все чаще возникали ссоры, развод стал неминуем. Родившийся у нас сын, Пётр, не улучшил отношения. Вся надежда была на армию, куда меня забрали сразу после госэкзаменов. Думал: "Соскучимся - может и наладится". Отслужив один год, я был досрочно мобилизован по причине рождения дочери Анны. Но не разлука, не второй ребенок не спасали наш брак. Однажды, собираясь в филармонию, на премьеру Второго скрипичного концерта Тищенко, мы с Ирой крепко повздорили.
Ира крикнула мне вслед: "Пойдешь на концерт - домой не возвращайся!" И я не вернулся. В филармонии жизнь преподнесла мне большой сюрприз. Я встретил Наталью Андрейчук, музыковеда из Бийска. Увидев со спины ее стройный стан, мое сердце сильно забилось. Когда девушка обернулась, первое, что я подумал: "Она будет моей женой". Так и случилось. На второй день нашего знакомства я предложил ей руку и сердце, еще не разведясь с первой женой. Спустя два года у нас родилась дочь Даша. Мы купили дом в живописном местечке под Ленинградом, в деревне Юкки. В этом доме я обрел семейное счастье, покой и идеальные условия для работы. Доброта и мягкость характера Натальи послужили поводом к тому, что мой сын в двенадцать лет сбежал от матери и поселился с нами.
       Начало 90-х годов ознаменовано рядом событий. Меня принимают в Союз Композиторов. Заканчиваю несколько партитур, в том числе Второй струнный квартет, Виолончельную сонату, хор "Сопереживание душе", балет "Избранник". В 1991 году ездил на 5 недель в Германию. После поездки продолжил творческие поиски, которые привели меня к изобретению "дышащего лада" - метода сочинения музыки, основанного на ротации малых и больших секунд в пределах чистой и уменьшенной квинт. Двумя годами позже последовала еще одна зарубежная поездка на полтора месяца, на сей раз, кроме Германии я побывал в Бельгии и Франции. Огромное значение для творческой судьбы имела встреча с Альфредом Шнитке в Гамбургской консерватории. В его классе я рассказал о моем изобретении. Затем исполнил пьесу "Хамелеон", написанную на основе нового метода. Всемирно известный мастер с большим энтузиазмом приветствовал мое открытие, устроив овации стоя, вместе со своим международным классом, после чего пригласил участвовать в документальном фильме, съемки которого выполняло Кёльнское телевидение. Всем этим мне была оказана большая честь. В эту поездку немало было встреч с интересными людьми. Дружеские отношения, как правило, завязывались после очередного исполнения "Хамелеона". Музыковед и менеджер фирмы "Полиграм" Кристоф Райнеке, услышав эту пьесу, которую я играл в его доме, весьма оригинально выразил мне свою симпатию. Он "сгреб" с полки штук пятьдесят пластинок с записями современной музыки и подарил их мне. Это все что у него было. Своей реакцией удивил Йорген Кёхель, представитель издательства "Ханс Сикорски". Узнав о новой технологии и о "Хамелеоне" от Шнитке, он позвонил среди ночи и через некоторое время приехал в дом, где я остановился, с шампанским, нотами, дисками и деловыми предложениями. Незабываема встреча и с немецкой пианисткой Ингеборг Хансен. Я был на ее концерте. Потом нас познакомили. Узнав, что я композитор, она пригласила меня в ресторан, где подробно расспрашивала о моем изобретении. Из ресторана с ее друзьями мы поехали к ней домой, где я исполнил пьесу "Хамелеон". Ингеборг Хансен была в восторге, она предложила организовать лекции - концерты с моей музыкой, что впоследствии и осуществила. Деньги с концертов она выслала мне, чем очень поддержала мою семью во время экономического кризиса. В Германии у меня появилось несколько друзей, помогавших в течении ряда лет продвижению моей музыки. Это Биргит Хельмерс, Хелен Фашер, Бригитта Моргенштерн, Доротея Влак.
       Вернувшись из зарубежной поездки, я начал собирать коллекцию записей современной музыки на базе Российской Национальной Библиотеки и там же читать лекции о музыкальном авангарде. Почти в тоже время меня пригласили в ГТРК "Петербург - 5-й канал" в редакцию "Радио-классика" на должность редактора музыки ХХ века. В течение нескольких лет на волне Fm 67 радиослушатели имели возможность знакомиться с новинками современной западной и отечественной музыки. Всего было выпущено около тысячи программ. Очень дороги те, что связаны с творчеством Галины Ивановны Уствольской, с которой я поддерживал отношения через ее мужа Константина Александровича Багренина. Как- то раз Галина Ивановна, прослушав радиопередачу о ее Пятой симфонии, с удивлением заметила Константину Александровичу: "Откуда он это знает, я об этом никому не рассказывала?".
Багренин передал мне ее слова и также добавил, что Уствольская хочет со мной встретиться. "Двери моей квартиры, - говорила Галина Ивановна, - для Макарова всегда открыты". Я ответил, что с гениями не встречаюсь. Уствольская узнав о моём отказе, отнеслась с пониманием. Она решила приехать ко мне сама. Мы встретились у Дома радио. Галину Ивановну привез муж на машине. Встреча длилась пару минут. Мы пожали друг другу руки, Уствольская подарила мне два сборника своих фортепианных сонат. Позднее, некоторые материалы моих радиопередач вошли в книгу Ольги Гладковой об Уствольской. Экземпляр книги Галина Ивановна вручила мне с дарственной надписью "Александру Макарову, спасибо вам за все, что вы для меня сделали. Галина Уствольская". Она не знала, что мне пришлось сменить свою фамилию Макаров на псевдоним Изосимов, по той причине, что в электронной базе данных уже был композитор Александр Макаров, живший в начале ХХ века.
       В середине 90-х у меня установились дружеские отношения с прекрасной четой, звездной парой - композитором Александром Кнайфелем и певицей Татьяной Мелентьевой. Они способствовали расширению моей коллекции звукозаписей на радио и в фондах Российской Национальной Библиотеки, а также знакомили меня с известными музыкантами. Памятна встреча, организованная Татьяной Ивановной с композитором Валентином Сильвестровым. Это было в Малом зале филармонии. Сильвестров репетировал свой вокальный цикл. Меня поразила исключительная требовательность автора. Он добивался точного исполнения каждого звука в плане артикуляции, динамики, темпа, продолжительности пауз. Не обращая ни на кого внимания, весь жил в мире своей музыки. В этой связи, запомнилось общение и с другим, не менее знаменитым композитором Софьей Губайдулиной. В Большом зале филармонии проходил фестиваль
"Софья Губайдулина и ее друзья". Звучала премьера сочинения "Аллелуйя". Зал рукоплескал. Слушатели потянулись к композитору, чтобы получить автограф.
В этот момент один религиозный фанат набросился на Губайдулину с оскорблениями и чуть ли не с кулаками, выражая протест на трактовку священного слова Аллелуйя. Мне пришлось встать на защиту композитора. В благодарность, Софья Асгатовна пригласила меня в гостиницу "Октябрьская", где она остановилась. Я явился в назначенный час. Софья Асгатовна выглядела неважно, у нее был приступ гастрита. Вместо беседы я побежал в аптеку покупать облепиховое масло. Когда острота приступа миновала, мы смогли поговорить о музыке.
       Сбор информации для подготовки программ к эфиру занимал много времени. На сочинение музыки не оставалось сил. Начался внутренний кризис. Во мне возникли опасения, что не смогу больше писать музыку. Увлечение авангардом слабело. От него у меня возникло ощущение сильнейшего отравления. Тищенко пытался мне помочь. Он пригласил учиться у него в аспирантуре. Я ответил: "Во мне больше нет таланта!", на что Борис Иванович возразил: "Такое признание и есть признак настоящего таланта, только бездарность уверенна в себе!". В августе 1998 года накануне очередного экономического кризиса, в один день, из двух с половиной тысяч сотрудников ГТРК, две тысячи были уволены, и я в том числе. Но, несмотря на то, что остался без средств к существованию я вздохнул с облегчением. Теперь сколько угодно мог думать о музыке и о поэзии. В течение 1999 года я закончил одно за другим: поэтическое творение "Лирический дневник" и музыкальное - Фортепианную сонату. В том же году меня постигло несчастье. Мой пятнадцатилетний сын Пётр погиб. Как и бабушку, его насмерть сбила машина. Моя муза опять замолчала. Прошло два года. Я обратился к пианистке Галине Сандовской, чтобы она записала на Радио мою Фортепианную сонату. С этого момента мало-помалу творческая жизнь стала налаживаться. Я приступил к дальнейшей разработке технологии "дышащего лада". Писать на его основе было трудно, поэтому сочинял произведения и в свободном стиле. В это время я критически пересмотрел свои произведения. Двадцать две партитуры не выдерживали критики и были уничтожены.
Стало ясно, что большим мой творческий багаж не будет, но и слабых произведений постараюсь не хранить. Вновь жизнь наполнилась яркими красками новых впечатлений: встречи с художниками, поэтами, посещения художественных выставок, исполнения моих произведений в России и за рубежом.
       В 2004 году меня пригласили на празднование 125-летнего юбилея Тамбовского музыкально-педагогического института им. С. В. Рахманинова, предложив провести мастер-класс. На творческой встрече я познакомился с музыковедом Наталией Климовой, проявившей к моей музыке неподдельный интерес. Затем наше общение продолжилось, в основном, в письмах, телефонных звонках и оказалось взаимообогащающим. В 2007 году Климова выступила организатором моего авторского концерта в Тамбове. Со времени нашего знакомства Наталия Викторовна написала ряд аналитических статей о моей музыке. Из музыковедов она первая подвела научную базу творческому методу "дышащий лад", сделала его предметом обсуждения на конференциях. Следом за Климовой, стала писать статьи и делать доклады Галина Овсянкина. Недавно проявила интерес Валентина Азарова.
       Среди наиболее значительных моих достижений - вокальный цикл-эстафета "Песни прекрасного пришельца" на стихи Новалиса, Тарковского, Блока, Уланда, Мёрике, для 4-х солистов и фортепиано. К этому произведению петербургские художники Светлана и Сабир Гаджиевы написали ряд картин, выставлявшихся в салонах Москвы и Лондона. Музыка "Прекрасного пришельца" была записана в студии и затем выпущена на CD заводом Holding Marcon. Московский режиссер Виталий Коваленко снял документальный фильм "Песни прекрасного пришельца". Популяризации произведения способствовало его исполнение мастерами вокала: Геннадием Беззубенковым, Олесей Петровой, Марией Литке, Андреем Зориным. Однако, резонанс с размахом на всю страну получился после исполнения цикла на концерте, приуроченном к 100-летию Арсения Тарковского в фонде художника Михаила Шемякина. На концерт были приглашены Российское телевидение, консулы нескольких государств, журналисты, представители бизнес-структур.
       В 2004 году, наряду с циклом "Песни прекрасного пришельца", я закончил фортепианную сюиту "Превращение". Надо сказать, что работа над этими произведениями продолжалась очень долго. Над сюитой 17-ть, над циклом 25-ть лет!.
В годы с 2003-ого по 2006-ой я искал новые возможности моего "дышащего лада" в триаде камерных ансамблей: "Когда душа моя была облаком" (для кларнета, фагота, тромбона, скрипки , альта и контрабаса), "Боги - легконоги" (для кларнета, бас-кларнета, виолончели и фортепиано), "Infernale" (для скрипки и фортепиано). Наиболее радикальный вариант был найден в дуэте "Infernale". В основу музыкального языка, в качестве смысловой ячейки был положен пятизвучный комплекс: C, Des. Es, Fes, Ges из "дышащего лада". Взято только начальное состояние ладовой конструкции. Отсутствие ладового движения в сторону просветления, компенсировалось активным ритмическим, фактурным, тембровым и динамическим преобразованием материала внутри мрачного герметичного пространства. Звуковой процесс протекает в семи стадиях, я обозначил их для себя мыслеформами. Как и в "Хамелеоне", в "Infernale" становление музыкальной формы представляет холистический процесс непрестанного возникновения и обновления в ходе развития мысли. Поводом к созданию "Infernale" послужил текст ядра Пятого Евангелия Отче Наш, произнесенного доктором Рудольфом Штейнером впервые в 1913 году при закладке краеугольного камня Гётеанума.

Правят Злы,
Свидетели высвобождающейся Я - сущности,
Вину самостности возвиненную другими.
Переживите в Хлебе насущном,
В котором не правит Воля Небес,
Ибо человек отпал от Вашего Царства
И забыл Ваши Имена.
Вы Отцы на Небесах (перевод В. Волкова).

       Для исполнения моих камерных сочинений мне удалось найти выдающихся музыкантов: Пианистку Галину Сандовскую, скрипача Владислава Песина. С Галиной работа началась еще в 2001 году с исполнения фортепианной сонаты. Ей я доверял впоследствии все самые сложные фортепианные партии. Феноменальная техника, вдумчивое отношение к музыкальному тексту, безошибочное раскрытие авторского замысла, а иногда удачная транскрипция, делавшая произведение более совершенным, так что я с радостью вносил поправки в нотный текст - все это вызывает глубокое уважение и восхищение дарованием Галины Сандовской. Подобное чувство я испытываю и к таланту удивительного музыканта, очень чуткого, по-петербургски интеллигентного виртуоза Владислава Песина, исполнителя "Infernale" в собственной редакции. Со своим ансамблем он сыграл на фестивале "Петербургская Музыкальная Весна 2007 года" и другое мое сочинение секстет "Когда душа моя была облаком".
       Среди исполнителей вокальной музыки мне особенно дорог Геннадий Беззубенков, бас Мариинского театра, чей талант отмечен многими премиями и наградами. Беззубенков обладатель исключительного по красоте и богатству оттенков голоса, с невероятным диапазоном в три октавы! С Геннадием Ивановичем и его женой Фаиной Степановной меня связывает многолетняя дружба. Довольно часто они приглашают нас с супругой на оперные спектакли. Беззубенков помог мне в организации встреч с дирижером Валерием Гергиевым. Несмотря на свою большую занятость, Гена нашел время разучить "Гимны к ночи" на стихи Новалиса, "Черный день", "Под сердцем травы" на стихи А. Тарковского, исполнить их на съемках фильма "Песни прекрасного пришельца" и сделать запись в студии Records. В связи с вокальной музыкой хочется упомянуть о сопрано Марии Литке, достойно исполнившей все мои песни, за которые она бралась. И особо отметить меццо-сопрано Олесю Петрову. Для неё мной специально написано и ей посвящено более десятка песен, а также цикл "Блудница и Дева". Её дарование произвело на меня сильнейшее впечатление во время работы и последующего исполнения цикла "Песни прекрасного пришельца".
       В 2005 году жизнь подарила мне еще одну встречу с Галиной Уствольской.
Я понял - время идет, а я все не готов к встрече с Галиной Ивановной и, может быть, никогда не буду готов, поэтому решился... Сказал об этом Константину Александровичу Багренину и, уже на следующий день, отправился к ним домой. Мы смотрели фильм
"Возглас во вселенную" голландского режиссёра Yose Foormans о Второй симфонии Уствольской, потом беседовали. Через год Галины Ивановны не стало. На смерть гениального композитора я написал эссе "Памяти Уствольской", опубликованное газетой "Музыкальный Вестник". Через несколько месяцев, тот же режиссёр снимал еще один фильм об Уствольской. Некоторые кадры были сделаны в Петербурге на лютеранском Волковском кладбище. Для меня было большой честью произнести слово о легендарной личности на её могиле.
       Моя литературная деятельность получила продолжение в 2008 году. Я закончил крупную статью "Теодецима" о божественном предназначении художников, выполнение ими своих миссий, сообразно способностям, талантам, дарованиям. А также мной было написано эссе "Он в меня поверил, а я за ним пошел" к 70-летию Б.И.Тищенко.
       В моем творчестве есть произведения со счастливой исполнительской судьбой.
К таковым относится Виолончельная соната, опубликованная в 2008 году издательством "Композитор". В предисловии к изданию я написал: "Тени композиторов, ушедших эпох живут среди нас, в нашей любви к их музыке. Они продолжают творить над нами, через нас, вместе с нами. Так ощущал я преемственную связь, когда, исполненный благоговения перед мастерами прошлого, создавал Виолончельную сонату. Немецкая виолончелистка Биргит Хельмерс, ученица Бориса Пергаменщикова, хотела так составить программу своего концерта, чтобы произведения разных авторов соединились в нечто целое. Три пьесы Р. Шумана открывали концерт, Виолончельная соната Д. Шостаковича - завершала. Роль моего произведения формально заключалась в образовании стилистически - модулирующей звуковой арки между эпохами, хотя, разумеется, только этим не исчерпывалась. В процессе работы над сонатой для меня актуальным было отнюдь не стремление, по выражению Мусоргского "к новым берегам", но сосредоточение умом и сердцем на источниках - без опасения, что мой труд сведется к подражанию чужой музыке. Соната стала самым исполняемым моим произведением. Ее играли Биргит Хельмерс и Александр Николаев, Наталья Байкова и Ольга Аверьянова, Леонид Шукаев и Седмара Закарян, Сергей Словачевский и Елена Гаудасинская, Михаил Яцуненко и Лариса Азарова. Соната прозвучала в Петербурге, Гамбурге, Бремене, Париже, Оберлине, Ханты-Мансийске, Тамбове, Воронеже. Свое отношение к моему сочинению выразил Сергей Словачевский в интервью, которое взял режиссер Виталий Коваленко, после концерта на "Петербургской Музыкальной Весне 2004 года: ":могу сказать, я очень рад, что в нашем ХХI веке существуют композиторы, которые создают настоящие полотна. Соната, которую мы сыграли не какая-нибудь "штучка", а огромное, серьезное произведение. Это настоящее философское полотно, которое заставляет задуматься и исполнителя и слушателя:".
       Среди моих произведений есть и такие, которые ждут своего исполнения годами.
Например, хор "Сопереживание душе", заказанный Владиславом Чернушенко в 1992 году, по случаю торжеств в связи с 1000-летием Крещения Руси так и лежит в Капелле на столе у маэстро. Не исполнен до сих пор и балет "Избранник". Во второй, расширенной редакции балет получил название "Цветок Белого Лотоса".
       За прошедшее тридцатилетие творческой деятельности есть два явления, к которым мое отношение не претерпело существенных изменений. Это поэзия Арсения Тарковского, по-прежнему моего самого любимого поэта (на его стихи я сочинил 25 произведений для голоса и фортепиано, в том числе для голоса и симфонического оркестра) и антропософски-ориентированная духовная наука, австрийского мыслителя Рудольфа Штейнера.
Я не могу удовлетворительно ответить себе на вопрос - "Чем стала для меня антропософия?". Букет самых ярких эпитетов тут же блекнет, теряя силу выразительности. Не единожды приходила в голову мысль, которую, не то чтобы другому, самому себе нелегко сказать. Но, когда "воды жизни становятся прозрачными", в момент сердечного вдумывания и все сомнения тают, тогда с максимальной очевидностью проступают, "словно пламенеющие, перед внутренним взором, письмена": "Я родился для того, чтобы найти в этой жизни антропософию, а всё остальное - занятие музыкой, чтение книг, учеба, поездки - сопутствующие, этому главному событию, явления. Не было большей радости, сильней, не поддающихся описанию, ощущений, чем от чтения книг доктора Штейнера; принятие его мыслей, живых мыслей антропософии, действующих и целительно, и питательно, и возвышающе , и уравновешивающе, и зажигающе, и озаряюще, и, и, и, : не найти окончания, ибо оно теряется в перечне, рождающихся каждый раз, новых оттенков. Чем стали Евангелия для человечества за истекшие две тысячи лет? Что такое Христов импульс? Кем бы стало человечество без Него? Во что бы оно превратилось?
Тот, кто может почувствовать Христов импульс, согревавший сердца десятки миллиардов людей, озаряя сознание величайших гениев человечества, тот, хотя бы слегка, все равно, что услышать пение собственного сердца, сможет приблизиться к пониманию того, какой важностью обладает и для настоящего, и для самого далёкого будущего импульс Христа в новом откровении, коим является антропософия.
       Нитей, связывающих мою музыку с Антропософией, немало. Иногда произведение рождалось под воздействием сильного впечатления. Так было с Первым струнным квартетом, чья музыка инициирована новыми ощущениями, пережитыми мной от занятий эвритмией. В другой раз, действенным оказалось зрительное восприятия, когда листал альбом, в котором была представлена история начала строительства в 1914 году и затем пожара в новогоднюю ночь с 1922-го на 23-й год колоссального архитектурного проекта Гётеанум Рудольфа Штейнера. Величавые формы здания, в строительстве которого принимали участие многие интеллигентные люди Европы а также России, в частности Андрей Белый, Ася Тургенева, Максимилиан Волошин, Маргарита Волошина (Сабашникова), очень привлекли мое внимание. Из этого просмотра я почерпнул импульс к изобретению "дышащего лада". Плодотворное влияние Антропософии на мою музыку сказалось и в другом сочинении "Благодарность Жизнедателю" для группы хористов, смешанного хора и камерного оркестра. Однажды друзья-антропософы попросили меня придумать что-нибудь к пасхальному празднику, но так, чтобы все могли принять участие. Результатом стало духовно-музыкальное действо И - А - О, исполненное в начале в Петербурге, в составе примерно 20 человек, затем в Москве, где участвовало уже все собрание Антропософского общества в России и потом в Коктебеле, на международной конференции, посвященной творчеству поэта Максимилиана Волошина, в связи с Антропософией. Количество участников было свыше150-ти. Некоторые лекции были мной пропущены. Хотелось записать новые музыкальные мысли. Мне позволили сочинять на веранде Дома поэта. Я делал наброски партитуры "Благодарность Жизнедателю", в которой использовал текст второй строки изречения Христиана Розенкрейца, а также звуковую формулу И -А - О, настраивающей участников мистерии нового времени на переживание духовного мира. Партитура начинается тонформой И - А - О, предполагающей в концертном исполнении, наряду с хором и оркестром, еще отдельную группу хористов в составе девяти человек для совершения действа, сочетающего пение с движением рук. Действо, проникнутое чувством благоговения, символизирует Дар, Принятие и Развитие жизни социума нерелигиозного христианского направления в отдаленном будущем. Такое действо на языке знаков показывает, что в поддержании жизни социума заключены, покоящиеся на братской любви, незыблемые принципы, несоблюдение которых, грозит падением уровня духовности культуры и последующим вырождением человечества. От первых намёток партитуры, сделанных на веранде Дома Волошина в 2003 году и завершением партитуры годом позже, прошло еще несколько лет, когда мне удалось сформулировать идею "Иаонии" - жанра духовной музыки нового времени. Ее особенность в следующем: "Иаония" - сквозная музыкальная конструкция концептуально-спиритуальной направленности, состоящая из тонформ, с подзаголовками ёмкого содержания, сгруппированными вокруг символического действа И - А - О. Тищенко, познакомившись с партитурой, воскликнул: "Браво! Эта музыка когда-нибудь станет знаменитой!"
       2007 год оказался очень продуктивным. Мной был написан супер-цикл "Песни, которые мне спела во сне земля" для сопрано, меццо-сопрано, баритона и фортепиано, составляющий вместе с циклом-эстафетой "Песни прекрасного пришельца" дилогию, конструктивной особенностью которой, стало, как бы, сцепление двух половин "чаши". Звуковые очертания зарождаются в высоком регистре в песне "Гимн дню", затем опускаются в божественные глубины произведений "Гимнов к ночи", "Блудница и Дева" и обретают законченность в светлых высях "Поэлады". В целом, дилогия звучит три часа.
18-ть песен первой половины дилогии сгруппированы вокруг авторского эпиграфа:

:О лучшем в каждом человеке,
когда его лучистое средоточие
душевных сил, как маленькое солнце,
с любовью открывается миру,
выявляя собственную, вечную, благую сущность.
Тогда обретается сознание,
подобное ангельскому,
и всякий, хотя бы на мгновение,
становиться "Человеком" с большой буквы".

22 песни второй половины дилогии также имеет эпиграф, сочиненный мной:

Земля без Человека - сирота.
Человек без Земли - пустота.
Человек без Земли не найдет любовь.
Земля без Человека потеряет путь.

И в одном и в другом циклах есть "вкрапление" технологии "дышащего лада". Одна из новинок второго цикла - изобретение мной жанра "поэлада" - песнь эльфийского настроения. Поэтически я это выразил так:

Я плыл на лодочке благоговения
Туда, где нитей золотых,
Танцует солнечный исток,
То рой прозрачных сновидений
Существ крылатых, молодых
Из света сотканный цветок

       Самое крупное событие в моей творческой биографии произошло в 2008 году - авторский концерт по случаю 50-летия, прошедший в концертном зале Дома композиторов. Ему сопутствовали выставки в Российской Национальной Библиотеке и в Доме композиторов; передачи на "радио Петербург"; статьи музыковедов Н. Климовой, Г. Овсянкиной; информационная поддержка крупнейших городских сайтов, в том числе порталов Администрации Санкт-Петербурга, Комитета по культуре, Российского Информационного Агентства, Балтийского Информационного Агентства; анонс в журнале "Альманах"; статьи журналистов Ксении Кавериной (журнал "Фирменный"), Алёны Львовой (газета "Невское время"). На концерте впервые прозвучало сочинение "Песни, которые мне спела во сне Земля" на текст из Апокрифа "Гром. Совершенный ум" и стихи А. Тарковского, Ф. Г. Лорки, П. Неруды, О. Мандельштама в исполнении Олеси Петровой, Юлии Симоновой, Маргариты Грицковой, Петра Мигунова, Галины Сандовской, Александра Цоя, Елены Гаудасинской, Ирины Шараповой. Вступительное слово читала Елизавета Дорохова. Премьера не во всем удалась. Слабее своих возможностей выступили Петрова и Мигунов. Как всегда блистали Сандовская, Цой, Симонова. Поразило выступление молодой певицы, студентки 4 курса Санкт-Петербургской консерватории Маргариты Грицковой, воспитанницы Н. Ли и И. П. Богачевой. Это был настоящий фурор. Наверное, в течение месяца после концерта все еще звонили поклонники моей музыки, выражая восхищение песней "Есть души, где скрыты" на стихи Ф. Г. Лорки, в исполнении Грицковой. Я сам, в бессонную ночь после концерта, пережил двоякое чувство: огорчение от провала Петровой и Мигунова, и огромную радость от успеха Маргариты, удивившей безупречной интонацией, пением наизусть с невероятной самоотдачей, высочайшим артистизмом, тончайшей отделкой вокальной партии. Удерживая слушательское внимание, то захватывающе нежным пианиссимо, то душераздирающим фортиссимо, чаруя слух богатством красок, почти не встречающимся ныне тембром голоса контральто, с диапазоном более чем в две с половиной октавы. Наталия Климова, ставшая моим другом, специально приехала на премьеру, она написала статью, опубликованную в буклете к концерту типографией "Печатный дом".
       За все эти годы я общался с многими известными людьми. С кем-то это была единичная встреча, с кем-то их было несколько, порой имела место недолгая переписка, или только телефонный разговор. Подобное общение было, несомненно, приятным, лестным, но мимолетным. Впечатления постепенно погружались в глубины души. Но вот что примечательно, как только "достаешь их оттуда", так самосознание фиксирует, открывая критическому взору, что даже за перечнем имен знаменитостей, как бы я этого не хотел, будет сокрыта заноза самолюбования, очень нуждающаяся в подпитке огнем эйфории, жаждая насладиться от иллюзии собственной значимости. Надо сказать, что в музыкальной среде, подобного самоупоения я встречал немало. Вещь это обычная, подстегивающая иных к внутреннему росту. С другой стороны, качество роста только выигрывает, если не выставлять всё напоказ. Но кого действительно надо упомянуть в этом повествовании, без всякого опасения, так это моих учителей. И кроме уже названных, особо отметить профессоров Санкт-Петербургской консерватории Екатерину Александровну Ручьевскую, Людмилу Григорьевну Ковнацкую, не только достойно выполняющие свой профессиональный долг, раскрывая мир знания, но одаривающие драгоценным вниманием к моим творческим поискам. Однако, успехи были бы меньше, не будь любовной атмосферы, которой меня окружает моя супруга Наталья, что словно тихим ангелом, всегда хранит мой сон, являя в нашей совместной жизни чуткость и самоотверженность, взвалившая на себя груз многих житейских забот и только для того, чтобы мое искусство продвигалось дальше. А насколько движение вперед замедлилось, если бы не ловкие пальчики моей дочки Дашеньки, золотого помощника, наборщика всех текстов на компьютере, сделавшей множество копий с записями моей музыки. Но и масштабы популяризации были бы меньше, не будь персонального сайта , создателями которого стали мой племянник Сергей Макаров и друг Светлана Бродач. А как бы я услышал свой хор "Сопереживание душе" или получил рабочую запись балета, чтобы знакомить, балетмейстеров, дирижеров не будь безвозмездной помощи мастера электронного монтажа, композитора, моего друга Станислава Важова. И чего не коснись - очень многим я обязан другим людям, и тем, кто постоянно бывает на исполнении моих сочинений: Татьяна Армандовна Шукаева, Валентина Андреевна Балашова, Наталья Третьякова, Олег Богарёв, чьей слушательской поддержкой очень дорожу. И тем, кому небезразлично мое положение в искусстве - Ирина Федотовна Безуглова, выступившая организатором юбилейной выставки в Российской Национальной Библиотеке, в связи с моим 50-летием, сделавшая это с большим размахом, подключив информационные возможности крупнейшей российской библиотеки. И моему дорогому другу, фаготисту, художнику Игорю Смекалину.
       Неосмысленные впечатления, даже если их получаешь от чего-то стоящего, зачастую тонут в потоке жизни. Кажется, что жизнь не очень то озабочена развитием культуры, приобретение которой, требует включения самим человеком сил сопротивления жизненному потоку. Очевидно, что всё осмыслить невозможно и не нужно.
Речь может идти об отсеве, о выборе впечатлений, действительно заслуживающих внимания. Тогда следующей задачей, решение которой в высшей степени способствует внутреннему росту, является обеспечение культурообразующих впечатлений правильным приемом. Можно набить голову массой всевозможного знания, но без внутренней работы оно сделает человека культурным. Всему этому учили книги, в том числе антропософские и общение с замечательными людьми, с которыми, даже мимолетная встреча, становилась значимой. Конечно, не всегда впечатления были приятными, иногда горькими, причиняющими боль. Но правильно понятые - шли во благо. Когда же над разумом брали верх обида и лень, то следом просыпались амбициозность и тупость. Освобождаться от их цепких объятий не менее трудно, чем если выбираться из топкого болота.
А ведь сколько талантливых людей попав в такую ловушку, порастратили драгоценные силы, не раскрыв в должной мере свой потенциал!? Однако, и вправду никогда не поздно сбросить с себя ярмо, освободиться от мешающих пут неправомерных эмоций, победить иллюзию страха, чтобы двинуться дальше, подтянуться на более высокую ступень творческого мышления.

Дополнение.

Метод "дышащего лада".

       Эта идея отличается тем, что ладом является не отдельный звукоряд, а совокупность звукорядов в движении от сжатого состояния (темного) к расширенному (светлому) и наоборот, путем ротации малых и больших секунд, в пределах уменьшенной и чистой квинт, при неподвижном осевом тоне.
Для наглядности большие секунды обозначим буквой "Б", малые - "М".
Полная схема одного цикла "дыхания".
1) М Б М Б
2) Б М М Б
3) М Б Б М
4) Б М Б М
5) Б Б М М
6) М Б Б Б
7) Б М Б Б
8) Б Б М Б
9) Б Б Б М
8) Б Б М Б
7) Б М Б Б
6) М Б Б Б
5) Б Б М М
4) Б М Б М
3) М Б Б М
2) Б М М Б
1) М Б М Б